Барнабас Дантиох

С едва заметным, на грани слышимости тихим шуршанием грифель скользит по альбомному листу. Линия за линией, штрих за штрихом, и вот уже контуры становятся четче, тени — где надо мягче, где надо — резче. Графитовый стержень — точно продолжение руки в керамитовой бронеперчатке: ни одно лишнего движения, ни единой помарки. А еще они почти одного цвета, темно-серого, почти черного. Хотя, конечно, вороненая сталь знавала лучшие годы. 

Впрочем, как и он сам. 

Дантиох откладывает альбом в сторону и закрывает глаза. Ненадолго, на несколько секунд. Пока этого вполне достаточно, чтобы зрение вновь прояснилось, сфокусировавшись на рисунке. Глаза в последнее время устают все быстрее и быстрее. Неудивительно. Механизм обратного отсчета запущен — и его уже не остановить. 

Будь Барабас Дантиох одним из сынов Ферруса Мануса, так давно бы начал вести свой обратный отсчет в процентах. Степень износа — такая-то, вероятность летального исхода составляет столько-то. На столько-то процентов упало зрение, на столько-то — скорость реакции. Столько-то процентов еще осталось... Сверхточные цифры создают видимость контроля, иллюзию власти над ситуацией. Наверно, это успокаивает, очищает рассудок. Совсем иной способ управлять собой, чем все еще звучащие в подсознании строки Нерушимой Литании. Но Барабас Дантиох — сын Пертурабо. Все еще и несмотря ни на что. Так что ему остается лишь повторять снова и снова слова, которые кажутся ему издевкой — и одновременно являются единственной точкой опоры в стремительно меняющемся мире.

Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. Из воли рождается вера. Из веры рождается честь. Из чести рождается железо.

А что может породить ржавое железо? Силы у него нет и уже не будет. Воля, правда, осталась. Осталась честь. Вера? Скорее, верность. Не примарху, не легиону. Он предал легион и отца, чтобы сохранить верность Империуму. 
Дантиох усмехнулся бы, да вот лицевые мышцы слушаются его с трудом, атрофируясь под стальной личиной. Кузнец Войны собственноручно превратил свое лицо в железную маску, а точнее — в железный череп, маску палача — эмблему Железных Воинов. Кое в чем легионеры Горгона, любители доскональной точности, безусловно правы: плоть действительно слаба. Даже генетически усовершенствованное наследие примарха не выдержало противостояния с безжалостной мощью энтропийного поля ксенотварей. Но если потерянную в бою конечность можно заменить на аугментику или бионику, то в его случае менять уже нечего. Он умирает от старости. А те, кто встал под знамена Четвертого раньше, чем он, идут в бой как ни в чем не бывало. 

Так странно чувствовать себя дряхлым реликтом. Хотя... хотя он действительно может считать себя музейным экспонатом из недавней и в то же время уже такой безвозвратно далекой эпохи, когда Железные Воины сражались не против Империума, а во имя него.

Дантиох вновь берется за альбом. Навсегда, теперь уже навсегда закованные в керамитовые перчатки пальцы снова сжимают грифельный карандаш с привычной осторожностью, ведь стоит надавить сильнее — и от него останутся только щепки да графитовые крошки. Когда Кузнец Войны окончательно осознал, что силовая броня теперь уже не столько панцирь, сколько экзоскелет, который заставляет двигаться это тело, ему пришлось переосмыслить свои отношения с доспехом, потускневшим, покрытым ржавым налетом. Надсадный скрип сочленений брони напоминал Дантиоху о боли, пронизывающей его суставы. Да, теперь они действительно стали единым целым. Железо снаружи, железо внутри... «Ржавое железо, которое, хочется надеяться, еще послужит примарху Жиллиману и Императору», да.

Линия за линией, штрих за штрихом. Дантиох пытается вспомнить, как же выглядело его лицо. До того, как его навсегда скрыла маска. До того, как началась кампания в проливе Вульпа. До Голгиса. До хрудов. 

Он уже не в первый раз пытается это сделать, и всякий раз не заканчивает работу. Кажется, что еще немного — и наконец на бумаге проступят знакомые черты. И, да, знакомые черты проступают. Слишком знакомые. Потому что этот четкий абрис широкого подбородка, мрачно поджатые губы, глубоко посаженные глаза под тяжелыми веками и сам Дантиох, как и многие Железные Воины, унаследовал от своего генетического отца, вспоминать о котором без необходимости нет ни малейшего желания.

Лицо Пертурабо всякий раз смотрит на него с альбомного листа. 

Приступ жесточайшего грудного кашля, неожиданный и привычный одновременно, заставляет Дантиоха разжать пальцы. Карандаш со стуком падает на каменный пол. Вырвав страницу из альбома, Дантиох комкает ее и сжимает в кулаке, изо всех сил сминая бумагу пальцами керамитовой перчатки.

Автор рассказа: Аликс Альберти