|
Elegit viam
| |
|
|
12.06.2016, 17:09
|
Видящая сама нарушила транс, смахнув коротким, но не лишенным текучего изящества, жестом парящие в воздухе руны. Перламутрово-гладкие, инструменты ее воли ссыпались в подставленную узкую ладонь с тихим мягким перестуком. Широкий рукав расшитой символами черной мантии скатился к запястью, скрывая фарфорово-бледную кожу.
Вероятности вновь чередовались перед погруженным в переменчивое ничто взглядом, складываясь в уже опостылевшую картину. Грани этой насмешливой головоломки то становились четче, то ускользали от определения осязания, однако, результат транса оставался прежним. Талассэлис видела жертвенную гекатомбу, тысячи тел и душ своих сородичей, тысячи бледных образов, подобных мертвым Биэль Тана, тысячи судеб, исторгнутых навечно из круговорота и лишенных семени и покоя в почве родных миров.
За выпуклым, похожим на серебристый лепесток, иллюминатором корабля, несущегося к неведомой еще для слепых разумом цели, жили и умирали звезды. Жил и умирал строптивый и гордый народ эльдар. Некогда Эльдрад Ультран вмешался в ход колоссального маховика Судьбы своего народа, подобно ему теперь Видящая, которой не вняли многие ослепшие, стремилась пресечь запущенную уже цепочку неизбежности. Не в ее силах было предопределить, какое звено в хитросплетении и череде событий окажется слабее уже избранного, но дар показал ей однозначный, пугающе ясный, отвратительнейший вариант.
Нетерпимая даже к соплеменникам, Талассэлис с некоторой озабоченностью осознала, что не сбавит шага к тому, кого когда-то принято было считать мон‘кей. И очередная вероятность окончится укрощением спеси.
Прозрачно-ледяные глаза эльдарки остекленели, созерцая больше вовне, нежели перед собой. Полукруг поразительно натуральных скульптур за спиной Видящей заколебался – и лишь на мгновение. Лидер и глава оставшихся в живых колдунов, служивших Талассэлис, склонил голову в знак уважения к ее выбору. |
|
Не в сети |
|
|
|
|
13.06.2016, 10:32
|
В темноте и пустоте, в беззвучии парит она: точно ковчег, оберегающий беглецов от гнева воображаемого ревнивого бога, точно саркофаг, хранящий нечто запретное от жадных ищущих рук, но она не является ни тем, ни другим. Она кажется песчинкой, пылинкой на черном бархате пустоты, кажется, что смахнуть ее – дело одного движения руки, однако рука эта должна обладать поистине божественной мощью, потому что она огромна.
Многокилометровый титанический массив красноватого камня, кости и плоти, рожденной безо всякого участия жизни, какой ее знают по эту сторону, он увенчан стенами, вырастающими из него или утопающими в нем, там ряды черные контрфорсов и ниш, укрывающих бесконечные зевы пусковых шахт, там лес острых шпилей, антенн и поворотных куполов, от центра до края прорезанных гулкими щелями, где дремлют до поры ланс-излучатели, там рыжий и белый свет в тысячах иллюминаторов за толстым бронестеклом, там яркие алые зраки огней на высотных мачтах, словно ориентиры и маяки для восьми разномастных кораблей сопровождения, висящих рядом и вокруг; и они казались жалкими карликами-лакеями, когда суетливо посторонились, чтобы дать дорогу медленно поднимающемуся носу оскверненного крейсера. Там, вблизи, отчетливо видны были воронки и сколы в красноватой скале, следы от столкновений и ударов. Местами в нетронутой скверной обшивке зияли дыры и было видно, насколько толстая броня покрывает чудовищное сооружение; в передней трети корпуса одна из пробоин достигала более сотни метров в диаметре и вовсе была сквозной, она обнажала все внутренности корабля, направляющие балки и коридоры, прогоревшие от страшного жара, а сам нос, по виду, некогда был отломлен и вместо него вверх нарос этот странный камень, неорганическая опухоль, разверстая на два отростка как приоткрытая пасть.
Это чей-то дом, город, в котором рождаются и умирают целые поколения. Многие из тех, кто обитал среди переходов и палуб, никогда не покидали их, проводя дни и годы в служении ее хозяевам.
Это место поклонения. Ветер, вырывающийся из Врат Эмпирей, здесь особенно силен, он искажает и извращает, он несет крики тварей с той стороны и мрачные знаки их присутствия там, под черной броней. Они стекаются сюда, ко храмам во свою честь и ждут пищи.
Все, что построено человеческими руками, неизменно казалось вещью, предметом, безгласым и безвольным, пусть даже, по слухам, внутри и мог дремать некий древний машинный дух, отчасти продукт сказок, отчасти – невежества, но это рожденное и крещенное в океане варпа сооружение, этот скиталец, с долей иронии названный его хозяином «Лунной сонатой», неизменно порождал ощущение, что она смотрит и видит. Она казалась живой, и живой в самом деле была – по-своему, конвульсивной и причудливой жизнью, голодом и жаждой, и ее уродливое сердце колотилось, стремясь прорвать тюрьму глубоко под слоями адамантиевой скорлупы, под десятками палуб и переборок, где реальность расплавлялась и насквозь сочилась мускусом и золотым светом.
Этот запах и этот свет, странное послевкусие, призрачный отблеск, ощущался даже снаружи, даже там, где на хребте «Сонаты» громоздились величественные шпили и надстройки, еще несущие на себе простёрших крыла орлов, где еще нависали над бездной крылатые статуи святых. Здесь, в этом мертвом городе царили ветхость и запустение, часто в частоколе богато украшенных строений виднелись бреши от попаданий вражеских снарядов, нагромоздившиеся друг на друга неубранные обломки, как груды тел павших. Новые хозяева или не нашли им применения, или временно оставили после каких-то повреждений, как бы то ни было, здесь кругом царило запустение, и в огромном зале заброшенного собора, способном вместить полный орден астартес, оказалось пустынно и тихо, и только стеллажи у стен, накрытые ветошью от вездесущей пыли, говорили о том, что эти руины знают прикосновение человеческих рук.
Они стояли в тени между двух иллюминаторов, высоких, забранных цветным бронестеклом в подражание древним витражам; одна изображала скорбь девы в пурпурном покрывале, другая – триумф, ликующую толпу и героя перед ней, чьего лица не было видно – болтерная очередь, некогда прошедшая по стене, стерла его, превратила в неразборчивое пятно, мутное от трещин. Они стояли рядом, но могло показаться, что он один – его безликий спутник, боязливо закутавшийся в темное от чужих глаз, был вдвое меньше ростом и почти терялся на фоне гиганта в пурпурной броне, отделанной золотом и камнями, богато, чрезмерно до гротеска, словно он презирал этот символ войны, который носил и которую вел. Его плазменный пистолет у бедра и его меч казались блестящими игрушками, оружию просто не подобало так выглядеть, и все же они несли смерть. С другой стороны, здесь многому не подобало выглядеть так, как оно выглядело. Конвульсивно изогнув шеи, раззявив клювы с извивающимися языками, выложенный красным золотом двуглавый феникс на его груди, казалось, шевелился сам по себе, бил крыльями, как будто, распятый, еще тщился освободиться. И он поправил белоснежный плащ, полускрывший колдовской рельеф, узорчатые перья, еще видные из-под накрывшей нагрудник ткани, стали неподвижными, но горящий рубиновый глаз птицы по-прежнему глядел свирепо. А напротив, в стороне и перед ними, словно немой укор выставленной напоказ роскоши, близнецом кощунственному гербу во всю стену простерлась имперская аквила, разбитая и едва видная во мраке и полосах тусклых отсветов. Оставалось загадкой, почему он не приказал сбить барельеф века тому назад, почему ему нравилось приходить сюда и видеть этот символ, ненавистный каждому, кого он вел. Вероятно, всего лишь ирония, он знал в ней толк, но сейчас он был сосредоточен и серьезен, когда взгляд соскользнул вниз, туда, где когда-то, безумно давно, кто-то произносил речи во имя давно оставленных им идеалов. И, поняв, что обнаружен, кто-то шагнул вперед.
Здесь все перевернуто с ног на голову и там, где полагалось быть морде чудовища, на незваного гостя смотрело спокойное волевое лицо без единого изъяна, без единого шрама, только убранные назад светлые волосы не скрывали блоков разъемов, ныне пустующих, но покрывающих почти весь его затылок. При виде пришелицы астартес в пурпуре не выразил ни досады, ни удивления, впрочем, последнее далось ему с некоторым усилием, и это можно было без труда прочесть на его открытом лице под шипастым венцом, чуть мерцающим в полумраке теплым золотистым ореолом, точно нимб.
- Почему ты преследуешь меня? – Спросил он с вежливым и требовательным интересом, верно, полагая, что за ним есть право требовать ответа, - Ты чего-то хочешь или мстишь? Но у меня нет ничего, что могло бы быть тебе полезно и, насколько я помню, я никогда не имел дел с твоим народом.
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
13.06.2016, 22:27
|
- Оставь этот свой скорбный вид, Рамиэль. – Видящая жестом пресекла ожидаемое возражение, повисшее в атмосфере монолога, а вместе с тем – проигнорировала застывшего в третьей вариации седьмой позы порицания колдуна.
«Обязательно ли, Видящая, покидать оплот уверенности и за эфемерным пытаться постигнуть чуждый замысел? Видения бывают не точны…» - Эльдар смолчал, а его неподвижное бледное узкое лицо, не защищенное и не скрытое шлемом, застыло. По привычке.
- Ты усомнился в моем Даре? – На удивление спокойно, стерильно от гневных ноток и флёра превосходства ведет свой монолог Талассэлис, - Или у тебя появились сомнения в найденном Пути?
Видящая задавала вопросы в пустоту. Пустоту, царившую за пределами иллюзорно-безопасного корабля, растворившегося во тьме меж звезд. Она уже приняла решение, ее разум осознал в полной мере часть мозаики, которую собрала собственными руками. И, если бы сочла нужным снизойти до приземленных метафор: почувствовала, как сдвинулись шестеренки колоссального механизма от толчка-шага во вне привычного, объяснимого и предсказуемого.
***
Все в ней восставало от ощущения присутствия в месте, куда в иное время Видящая побрезговала бы даже в видении появится. Она закрывала все окна восприятия чувствительного разума, но не могла воспротивиться органам обоняния. Огромные, льдисто-прозрачные чуть приподнятые к вискам глаза оставались полу прикрытыми, вокруг Видящей колебалась псионическая изморозь, подобно невесомому савану, послушному любому движению воздуха.
Вся она, высокая и тонкая, слишком хрупкая, острая, бледная, гладкая, как полированная кость и текучая, как плавленое стекло, свитое умелым мастером, казалась чуждой искаженной реальности места и времени. Искусно-тканое полотно ее мантии облекало тело, не давая ни малейшего представления о фигуре, создавая лишь ощущение образа. Лишь оправленные в кремовую с тончайшими прожилками кость камни, казалось, оставались живыми, пульсирующими, рождающими теплый внутренний свет.
- Тебе должно сгинуть или измениться, - Талассэлис чуть качнула головой, но даже это движение нарушило текучий порядок огненных прядей, струящихся по плечам и спине эльадрки. Лицо ее, с острым подбородком, высокими скулами, тонкими чертами, оставалось маской, гладкой, лишенной даже мимических морщин, лишь распахнутые теперь глаза жили, сохраняя в глубинах укрощенные вихри нематериального. – Смерть не остановит неизбежного, так я вижу, - «Я» стало акцентом, изменившим саму мелодию голоса, словно вместо нежного касания струн по ним неуклюже ударили, породив дисгармоничный короткий стон.
Руны, полу-прозрачные, гладкие, полированные, как подтаявшие в пальцах льдинки, продолжали кружиться в навершие посоха вместе с живыми, пульсирующими осколками кристалла, сердцевина которого имела необъяснимый ни на одном языке цвет.
Талассэлис никогда раньше не говорила с ними. С такими. С подобными. Их язык, как кровь из загноившейся раны, щипал гортань и связки, не приученные воспроизводить такие звуки. Выразить, вложить смысл в примитивные лающие произнесенные голосом звуки было тяжелее, нежели, преодолев презрительную брезгливость, показать. Она смотрела. Обозначения «мон’кей» казалось мало. Ущербный вид. Мелочность. Примитивные амбиции, желания, стремления. Без толики самосознания, созидания, проявления. И все же… Тем отвратительнее был укол осязания разумом. Собеседник был ближе ей, Читающей Пути и Вехи, чем все иные теплокровные создания. Люди… Одно их присутствие в замысле! Одна вероятность возможности внесения перемены!
- Хочу. Не для тебя, но ты – как… - Видящая замолкла, вновь оборвав мелодию, - Одно твое существование заметной рябью всколыхнет Великий Океан. В свое время. И важно мне, чтобы ты сделал выбор. С него возврата не станет ни для тебя, ни для меня, но все имеет цену и последствия различны. – Эльдарка вновь качнула головой, и, будто забывшись, шевельнулась, - лишь для того, чтобы тремя жестами и чуть заметной сменой позы выказать собственное отношение к сложившейся ситуации. Добавив сожаления по случаю невосприимчивости собеседника.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
  
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
14.06.2016, 06:21
|
Десятки метров пустоты между ними не скрадывали чуждости, что сквозила в каждом жесте существа, стоящего под выщербленным двуглавым орлом, так же, как эхо, перемалывающее голоса выгнутыми челюстями арок, не могло скрыть акцент.
- Твой готик отвратителен. – Он покачал головой, - Говори на своем, я пойму.
Она, странная до неестественности, ни на мгновение не казалась ему мыслящим существом, подобным или, чего доброго, равным ему, но неким изысканным видом животного, опасного, дикого, и из-за этой странности он вдруг нашел, что хотел бы ее попробовать, подчинить и сломать, добавить к остальным своим трофеям. Хотел бы, но ему искренне была интересна причина, почему они здесь, и что чужая принесла ему, о чем хочет поторговаться, что может предложить, ведь она так рисковала, явившись в место, которое он сделал своим домом и логовом многих хищных зверей.
- Ты пришла мне пророчить. В иное время я бы попросил тебя воздержаться, но вижу, причина слишком веская. – После этого долгого взгляда произнес, наконец, он, - Тебя пугает то, чем я могу стать? Что ж, меня, пожалуй, тоже.
И было движение позади него, за его плечом, там подалась вперед фигурка в узорчатом темном покрывале, там шевельнулись губы, беззвучно изрекая угрозы, не колеблющие воздух, но заставляющие дрожать эфир. Дева-дар, то ли преподнесенная ему награда, то ли приставленный к нему страж, ей не понравилось то, с чем пришла эльдарка, а еще она чуяла в ней то же самое, что ее хозяин – добычу, притягательную и изысканную. Но протянутая назад рука принудила застыть на месте и умолкнуть, этот предостерегающий жест золота у самого ее лица был приказом, который она могла бы нарушить, переступить играючи и растерзать посягнувшую на ее цель, только что-то удержало. Годы дрессировки, поощрений и наказаний не прошли даром даже для нее и дева молчала, в клокочущем бездействии слушая, как легко он заговорил с незнакомкой, с ксеносским ублюдком на тему, которую ей всегда было запрещено поднимать.
А он шагнул вперед, в полосу света – снаружи то ли горел синеватый прожектор, то ли крейсер развернулся бортом к звезде и цветная дорожка протянулась вбок и вверх и загорелась на броне, кажущейся произведением искусства, обманчиво-хрупким и совершенно не предназначенным для ремесла войны.
- Говори. Если скажешь достаточно, отпущу живой. Твое пророчество будет стоить моего слова?
Ему не нужно оборачиваться за плечо, не нужно видеть бесстрастное лицо в тени, чтобы знать глухое голодное бешенство, волной накрывшее существо, что пришло с ним вместе. Незамедлительно последовавшее наказание за своеволие – он уже принял решение оставить ее без подарка в тот самый момент, когда остерегающе протянул руку. Что бы ни сказала эльдарка, он уже решил и упивался своей властью над обеими, ибо в том было его собственное искусство, кропотливо отточенное так же, как дар провидицы или магия демона.
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
15.06.2016, 21:24
|
Талассэлис лишь качнула головой. Она никогда не стремилась познать чужой и чуждый ее народу язык, звуки и сочетания оных которого были лаем, сотрясающим воздух, а не живущих в нем. Где и как собеседник умудрился познать хотя бы азы общения с древней расой, Видящая предпочла бы не выяснять – ей не нужно было понимать цену такой науки и плату тому, из кого подобные знания были изъяты.
Тонкие, неестественно длинные бледно-перламутровые пальцы эльдарки медленно скользили вокруг древка посоха, задавая ему движение. Живые кристаллы навершия скользили по своим орбитам вслед за едва ощутимыми поворотами, угадываемыми лишь по преломлению слабого света на нанесенных на посох символах.
Мысленно отмахнувшись от маячащей за спиной воина тени, столь же отвратительной, сколь отвратительна была истинная ее сущность, Талассэлис позволила эмоции просочиться на неподвижное до того лицо. Фарфоровая маска ожила, но не треснула перекаленным стеклом – презрительное небрежение приподняло уголок едва наметившегося бледного рта, а глаза вновь застыли льдом.
- Если бы судьбы одиночек не отражались бы на общей картине тысяч, я не пришла бы сюда. И меня не пугает то… - Видящая выплюнула следующее слово, продолжая издавать грубые, но вполне понятные слова примитивного языка, - …чем ты станешь. Однако всему есть цена. Свою ты заплатишь так или иначе, но моя заинтересованность твоей личностью заканчивается там, где начинаются интересы моего народа.
Талассэлис плавным жестом разогнала парящие капли рун и они замерли в каком-то своем порядке, слабо мерцая, вбирая рассеянный свет извне. Совершенно неопределенное мгновение, в равной мере длившееся долю секунды – и вечность, - безмолвные осколки вероятностей поплыли по короткой спирали, меняясь местами.
«Мир корчится, как бесстыжая роженица, раскинувшая, раскрывшая бедра – и вопящая, мокрая, горячая. Мир, сотворенный и возлелеянный, мир девственный до мгновения твоей слабости, мон’кей. Твой новорожденный голод не утолит ни эта планета, ни десяток иных в системе. Ты, будучи сейчас личностью, утратишь ее, утратишь все свои мелочные желания, амбиции и стремления. Ты станешь ничем, голодным, утробой чужой воли и коротка будет сворка, давящая на горло…» - Видящая даже губами не шевелила, прикрыв глаза, лишь ее изящные руки двигались, сопровождая это противоестественное безмолвие невероятным танцем жестов, позволяющих понять, - даже тому, кто не принадлежит к высокому народу, - смысл мыслеформ.
Руны, наконец, выстроились в одной эльдарке ведомом порядке и замерли, синхронно пульсируя внутренней энергией.
Температура вокруг довольно ощутимо упала. Судя по едва наметившейся на фарфоровом лбу Видящей трещинки-морщинки, ей самой было тяжело обращаться к дару в этом месте.
«Смотри…»
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
17.06.2016, 11:30
|
Тот, кто называл себя Камилом, показал в усмешке заостренные зубы, но это выражение стерлось с его лица так же быстро, как и появилось, словно он из вынужденной вежливости показал, что оценил некую шутку и тут же забыл о ней. Он и сейчас мог распоряжаться судьбами многих тысяч и полагал, что найдет иной способ удовлетворить свои амбиции, чем тот, который ему пророчила чужая и молчаливым напоминанием о котором служила его дева-дар.
Ему сложно было улавливать в полной мере смысл сказанного, метафоры эльдарки были совершенно чужды привычной ему культуре, но, уловив нечто, похожее на конфликт в ее словах, хаосит посерьезнел еще сильнее.
- Здесь, провидица, не смей мне угрожать. – Ответная угроза сверкнула в его темных глазах и без единого указания, без кивка и жеста, но по его воле та, что стояла позади, шагнула вперед и, осторожно потянувшись, дотронулась до его руки своей, и очертания ее плоти плыли перед глазами, словно это недозволено было видеть и осязать зрением материального мира. У нее была светлая кожа, раскрашенная беспрестанно меняющими свой рисунок пятнышками у локтя и на тыльных стороне кисти, длинные пальцы с ногтями, украшенными тонкими перламутровыми пластинками и, словно в противовес этой призрачной бледности, массивные золотистые кольца, по-видимому, с ключами пропусков.
«Рядом со мной не смей ему угрожать» – в беззвучной покорности хозяину вторила покаянная поза хищницы, но свет упал на капюшон, высеребрил белесую тонкую прядь, текучую, словно паутина на ветру и осветил улыбку на подведенных краской тонких губах, темных, как заветренное мясо – верно, только благодаря этому можно было увидеть их выражение. Это было заговорческой усмешкой тайны, что ненароком породнила их: одна напророчила это в видении, вторая знала своим бесконечно терпеливым опытом, который указывал – сколько бы ни потребовалось времени, все непременно произойдет. И Камил не заметил улыбки своей девы, не понял гримасу незваной гостьи, да ему и не нужно было, он имел собственное видение на свое будущее, косвенно связанное с темной громадой, ожидающей своего часа где-то в глубинах «Сонаты», с темным и пустым саркофагом, в отделке которого, под уродливым очарованием выложенного золотом двуглавого феникса оставалась длинная полоса пустого места для имени. Опасение одной и предвкушение другой резонно казались ему малооправданным беспокойством: этот человек с долей стыда признавал, что он не более чем торгаш и давно обеспокоился ценой, которую придется заплатить за подобное возвышение. Цена была признана неприемлемой.
Он чуть поморщился от вставших перед глазами видений; беззвучным вопрошанием Вердика предложила свою помощь, но он промолчал в ответ, изучая то, что ему показалось похожим всего лишь на чьи-то представления о гибели миров. Не пикт, но рисунок, набросанный по воспоминаниям. Как будто кто-то пытался представить себе то, о чем только читал или видел краем глаза, дофантазировав остальное. Фальшь, вот чем это было. Фальшь, гротеск, преувеличение – он, держащий демонов подле себя, делающий их своими союзниками и помощниками, уже давно мог понять и без чужой помощи, насколько далеко простирается их воля и их личность. С другой стороны, он помнил и иных своих союзников, полностью подчиненных страсти разрушения и схватки, и чего-то еще, неясного ему до конца, того, что иногда блестело в белесых глазах его прирученной Вердики, которая никогда не скрывала, что лишь играет – потому что может и потому что он так хотел.
И эльдарка стояла здесь, рискнула – или не-рискнула, заранее просчитав последствия, породив один из странных парадоксов своего ремесла. Он чувствовал досаду и отстраненную злость – на себя, на нее, на эти нелепые декорации их встречи, потому что то, что еще вчера казалось подконтрольным его воле, вновь подернулось дымкой неопределенности. Раньше ему нравилось считать, что его будущее зависит только от него, и он впрямь, безо всяких даров хаоса знал, что произойдет через месяц, через год, где окажется его небольшой флот, в каких доках встанет на ремонт и куда направится на промысел, и кто падет его жертвой, и с кем он договорится об услугах и кому напомнит о долгах. Теперь этого не будет, если только эта безумица не ошиблась, как часто ошибаются слишком убежденные в своих возможностях умельцы, причем это касалось не только колдунов с их привередливыми искусствами. Такое случалось сплошь и рядом, и с людьми, и с чужаками.
- Насколько высока вероятность подобного исхода? – Наконец, проронил он, предупреждающе наклонил голову, - Только, если собираешься солгать, делай это осторожно. Я знаю, вы видите лишь одну вероятность будущего, но до определенного момента ему свойственна неопределенность, не так ли?
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
22.06.2016, 20:16
|
Талассэлис лишь брезгливо дернула уголком тонких бледных губ, и эта эмоция, если была таковой, осталась единственной. Сколь не противилась древняя душа Видящей положению тела, а долг и осознание его удерживали бренную оболочку именно здесь и именно сейчас.
Мон'кей, как и все его сородичи до этого мгновения, - и, скорее всего, немногие из возможных, - после, считал, что ему угрожают. Он желал и ждал угрозы, повинуясь примитивному желанию повода. А квинтэссенция этих самых эмоций, этой агрессии и жажды, пускала слюни подле.
Эльдарка вновь приложила воспитанное тысячелетиями усилие - и сдержала питающий отвращение гнев справедливый, разрушительный и чистый, как пламя, рождающее бога. Здесь и сейчас не ыбло поля брани, здесь и сейчас была воняющая падалью, агонией и мускусом гордыни конура, столь же предсказуемая, как и видение, ставшее отправной точкой четырнадцати шагов сквозь нематериальное.
- Ты угрожаешь сам себе... человек, - так остывающие на сильном холоде капли ударяются о затянутую мягким и гибким ледком поверхность засыпающего водоема, - Каковыми могут быть угрозами слова, которые ты подтверждаешь даже взглядом? - Видящая сделала единственный шаг, плавный и едва заметный в чуть раскрывшихся крупных складках мантии, - Я изучала все вероятности, - и лишь поэтому пришла сейчас, отринув те, что сулили известную цену малой крови. Чем не удобнее в предвидении-причине тебя убить? Способны на то следящие из тьмы. Как не утешится удобной для уставшего бороться вероятностью уверовать в людскую вашу спесь, которая вас изнутри погубит? Или амбиции, - и таковые в моих видениях встречались - согласна я была бы подождать, покуда кто-нибудь иной в великом параксизме с тобой поспорил бы за право обладания сомнительными милостями тварей, что разожрались чуть сильнее этой дряни? - И голос Видящей не изменил тональность. Ничто в ее лице не дрогнуло, но смысл, который она в слова вложила, как будто приобрел и собственный оттенок, и ауру, которую можно было ощутить почти физически.
- Так вот. Время неопределенности иссякло. Есть точка невозврата, так вы считаете. Момент истины, если желаешь. Именно тогда грань видения истончается настолько, что я могу коснуться увиденного, а ты - почувствовать прикосновение. Прошли все сроки. Без того я слишком долго распутывала пряжу с веретена судеб, которое свивают кровожадные глупцы. Вокруг тебя ли - или таких же, тебе подобных.
Руны капелью устремились в раскрытую ладонь эльдарки, то ли тая, то ли исчезая в самом ее теле.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
30.06.2016, 15:18
|
Камил слушал с совершенно непроницаемым выражением лица, держал мину то ли из-за стоящей рядом Вердики, то ли просто по привычке, потому что прекрасно знал – человеческая мимика для чужака нечитаема, как, впрочем, и наоборот. И, разумеется, обещание на месте выявить ложь было чистой воды блефом – подобное прекрасно проходило с людьми, а здесь он играл наугад, рассчитывая даже в какой-то мере на сверхъестественно чуткую тварь, что вызвалась его защищать.
Однако та была только третьей стороной, со своими интересами и они, как ни парадоксально, слишком уж сильно совпадали с тем, что явилась проповедовать эта эльдарка. Они обе заодно, обе настойчивы до утраты всякой вежливости, и обе его этим изрядно раздражали.
Одна – дева-дар, дева из райского сада по ту сторону реальности, что могла подолгу рассказывать о своих деяниях и своих питомцах, вслед за ней отправившихся в те сады, но и тысячелетия спустя с благодарностью и смирением принимающая его собственные дары. Иногда он решает, что приходит время и тогда его неизменный белый плащ поверх заклятой брони до середины пропитывается кровью, разлитой по полам там, глубоко в недрах его корабля, и она ждет этого времени, и ей уже не до рассказов о седых и дряхлых временах.
Другая – такая же носительница тяжелого и древнего наследства, которое суть не богатство и не несет никаких привилегий и удобств, но только мешается на пути. Они не смогли спасти себя самих и теперь только и способны, что с бессильной яростью взирать на Вердику, словно та единолично обязана держать ответ за своего создателя и за все, что Он-Она совершил.
И обе, хаос их возьми, они обе решают, что вправе касаться его судьбы! Того, кто себя создал сам и сам, хитростью и кровью, взял все, что у него теперь есть. Что за идиотский спектакль, ну право же...
- Но тогда что ты здесь делаешь, если все предопределено? Зачем ты говоришь со мной, если, по твоему мнению, я столь уверенно иду к демоничеству, которого на самом деле не желаю и не прошу? – Он чуть возвысил голос, принимая эту едва ли не театральную игру, - Хочешь попробовать меня прикончить? Я бы принял твой вызов, но ты уже потратила слишком много слов для прелюдии к простой драке. Тогда что?
Вопросительный взгляд справа он даже не увидел боковым зрением, а почувствовал, обернулся – и впрямь смотрит, в мутных белесых глазах, мерцающих потусторонним светом, то ли просьба, то ли вопрос.
«Говори» - мысленно ответил он, заинтригованный. И что она может...
- Человек жив надеждой. – Раздался низковатый и бархатистый голос демона, разом заполнивший все пространство кругом и не имеющий почти ничего общего с ее шепотом, вторгающимся в мысли тихо и тягуче, - Дай ее ему, ты ведь поэтому здесь.
Тонкая издевка, невероятная для чуждого и дикого создания той стороны, если, конечно, оно не принуждено к изучению тех слоев культуры, что по вкусу его хозяину. Но понимание у нее, разумеется, все равно сугубо свое, ей едина и вуаль иллюзии, и подлинная правда, и можно было бы посмеяться, если бы не причина, которая сейчас свела их троих вместе.
Сообщение отредактировал Sheru - Четверг, 30.06.2016, 15:20 |
|
Не в сети |
|
|
|
|
11.07.2016, 20:04
|
- Надежду?! – Видящая впервые за все те мгновения, что пребывала во внушающей отвращение скорлупе корабля, усмехнулась, окончательно испортив художественность и тонкость неподвижной до того маски лица. И без того отталкивающе привлекательный в своей инности, лик эльдарки теперь неуловимо напоминал гротескную пародию на человеческий. – Надежду, значит… Ты нуждаешься в ней куда больше, нежели сотни тысяч тех, кого ты можешь погубить, отвратившись от этого… забавного человеческого принципа. Я здесь не за тем, чтобы обнадеживать. Я хочу лишь дать тебе выбор, который ты сделаешь – так или иначе. И это будет не выбор надежды и падения. Ты же выбираешь не себе, ты замыкаешь или нет колесо предопределенности. Раньше, позже – но все живые существа это делают, вставая на неотвратимый путь, и лишь сомнения и надежды способны поколебать чашу весов выбора.
Талассэлис перевела тяжелый, полнящийся млечным маревом взгляд на отращающую все ее существо фигуру. Даже не суть этой твари – квинтэссенция эмоций, влекущих недальновидность, извращение любого благородного и правильного порыва и чувства. То, чего невозможно избежать, сжигая жизнь, но то, что станет памятью, которую не презреешь, не сотрешь, не утратишь – извечный выбор.
- Я пыталась тебя убить. В одном из событий, на одном из витков спирали, выполняя предначертанное. Иначе я не смогла бы стоять здесь. – Видящая раскрыла ладонь, подняв ее на уровень груди. Тонкие, не человечески длинные пальцы шевельнулись, подобно распускающимся лепесткам, так же легко, плавно и естественно, позволяя выскользнуть и закружиться правильным кругом все тем же лунно-бликующим рунам из психокости, отполированным и носящим не то что след – отпечаток самой души древней эльдарки. – Так или иначе, вы, люди, не разгадываете нас, вы просто запоминаете и кое-чему учитесь. Однако, без понимания вы никогда не сможете знать. Ты отчасти прав, говоря о том, что я вижу лишь одну вероятность самого момента. Но я могу видеть сотни путей к этому моменту. И пройти их, чтобы знать наверняка. Это требует времени. А его не так уж и много… - Это прозвучало почти как признание, эльдар жили иным ритмом, иным течением пресловутого времени, само это слово, обозначающее неопределенные отрывки, по сути своей было лишь словом для Видящей. И все же, она сознавала, что запустив свою Великую Игру, она приняла на себя законы иных судеб, в которых время власть имело и в нем жили и умирали.
- Ты идешь к моменту истины, которого не просишь и не желаешь, но суть не в самом моменте, суть в твоем выборе. В моей власти лишь исправить шаги, я не могу вмешиваться в твою судьбу настолько, насколько в нее вмешалась бы смерть – и то, не стала бы итогом и финалом. Не поводырь тебе. И все же… Как у вас, людей, говориться? Песчинка, способная остановить гигантский маховик? Грубая метафора. Но суть отражает. Ты можешь ссыпаться с остальными песчинками в рамках, в которых уже существуешь или же… Позволишь мне ненавязчиво акцентировать моменты. Их не слишком много. – Видящая усмехнулась шире, фарфоровая маска сделалась немного жутковатой, - Как заключить пари.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
28.07.2016, 20:41
|
Он слушал, и, казалось, этот человек и впрямь выбирает, казалось, он – на самом деле только человек, который волею каких-то поворотов судьбы, усилием немыслимого головокружительного прибоя оказался выброшен в здесь и сейчас, хозяином всему тому, что было и богатством, и проклятьем, и бременем. Казалось, он понимает что-то, что должен был... но только казалось. Камил просто всегда выслушивал до конца, его изысканная церемониальная вежливость, щедро расточалась и на великих, и на недостойных, и на всех прочих, кого нельзя было отнести ни к первым, ни ко вторым. Но, когда голос под сводами умолк, казалось, эта иллюзия, мираж нормальности, который на миг позволил увидеть в астартес того, кем он, возможно, мог бы быть, распался без следа. Он оскалился в ответ, показал неровные ряды тонких и острых желтоватых зубов, накрепко сомкнутых от беззвучной ярости.
И как иначе он мог ответить? Что мог сказать, на каких условиях согласиться на нечто подобное? Он ни на миг не забывал, что перед ним – враг, и за плечом – враг, и каждая тварь на этом корабле, и каждая грязная мразь в этой вселенной желала бы если не оказаться на его месте и с его возможностями, то наверняка мечтала бы уничтожить его, а, когда эта цель, наконец, будет достигнута, каждый возьмет себе по куску, каждый возьмет то, что кажется ценным. Так они живут, так торгуются, и таков порядок вещей, и в нем только глупец решит, что эльдар способны хоть чем-то помочь... они и себя не спасли, они никого не спасли, дурное наследие, дурная кровь, злая судьба каждому. И этой тоже. И даже без его прямого участия, хотя он мог бы и спустить на нее Вердику с ее суками, с ее свитой ублюдков варпа, чьи голоса он уже слышал у дверей.
- Те, кто пытались управлять мною, ныне украшают собой стены одного из залов там, внизу. И ты присоединишься к ним, если попробуешь. – Глаза стекленеют от бешенства, но голос спокойный, ему будто бы все равно, и это тоже часть его неизменного такта, который казался таким же нелепым и неуместным, как уродливый вычурный феникс, распластавший крылья среди завитков золота в центре его нагрудника. И даже звучит это не как угроза, а как скучное поучение наставника.
- Сегодня тебя убережет слово, которое я дал. – Уже совершенно невозмутимо продолжил Камил, - В нашу следующую встречу я спущу на тебя весь мой зверинец. Через трое стандартных суток мы будем на орбите Ганидии, и я хочу, чтобы ты убралась отсюда первым же транспортом, твое присутствие оскорбляет меня, это место и моего бога.
Его шаги стихали в отдалении, и его дева-дар, шагающая позади, несколько раз обернулась, откинув за плечо край покрывала, в которое была закутана, показав огромное чудовищное нечто, заменяющее ей левую руку, бритвенно острый полумесяц затвердевшей псевдоплоти, достающий почти что до пола. Там, под тканью, она была почти обнажена, только золоченый ремень, пересекающий талию, справа явно оттягивало что-то тяжелое, и этого места она несколько раз коснулась ладонью, перед тем, как обернуться. Это создание, словно верная псица, с благодарностью принимающая теплое мясо из рук хозяина, и впрямь готова была защищать его в каждый миг своего существования здесь, в косном и грубом мире, противоположном тому, которому принадлежала. Но он сам, нет, он не отвечал ни благодарностью, ни снисхождением.
У выхода, уже после того, как рябящая перед глазами рука, видная, точно сквозь текучую воду, открыла неприметную, но массивную и высокую дверь без украшений, он поймал эту руку за запястье и, сняв с пальца только что задействованное кольцо с чипом, просто раздавил его в ладони и выбросил на пол уже бесполезным мусором.
- Я думала, я заслужила ваше доверие, лорд...
Несильный и мимолетный тычок в плечо швырнул легкую демонетту в стену и та отозвалась глубоким низким гулом от удара. Камил шагнул следом и, перехватив клешню, вывернул ее за выгнувшуюся спину тем самым, с таким трудом найденным способом, чтобы ее связки и немыслимо подвижные суставы затрещали под нажимом.
- Ты пока не научилась думать, Вер`дие`ке, - Он мягко положил свободную руку ей на затылок, чуть сжал шею сзади, и она замерла на месте, словно перепуганное животное, - Ты думаешь, что будешь играть со мной? Ты, подстилка, шалава, ничтожество, ты считаешь, что способна на что-то, кроме как выполнять мою волю?
- Есть воля превыше твоей, и ты сам... - Она почти прошептала в ответ, но осеклась, когда пальцы сжались сильнее – он вполне мог просто оторвать ей голову.
- Тогда я верну тебя в варп, в ту дыру, из которой призвал, и ты самолично передашь Ему, что я благодарен за все Его дары, мне лестно внимание, но этого достаточно. – Его тон, неизменно мягкий, скрывал слишком многое и, когда ей было позволено обернуться, демоница увидела именно то, что ожидала видеть, и была удовлетворена зрелищем. Человек, загнанный в угол. Просто человек, и неважно, сколько у него сердец и какие знаки украшают его броню, она знала, что однажды он оступится.
Сообщение отредактировал Sheru - Четверг, 28.07.2016, 21:44 |
|
Не в сети |
|
|
|
|
07.08.2016, 01:17
|
«Меня убережет не твое слово, а оставшиеся крупицы здравого рассудка в твоей голове...» — Шепоток, коснувшийся разума удаляющегося собеседника сохранил физически ощутимое послевкусие разочарованного раздражения.
О нет, не смятенный мон’кей поспособствовал нарушению равновесия в душе древней эльдарки — она была разочарована собственной неудачей, при всем том, что почти со стопроцентной вероятностью знала результат этого разговора, случись он. Но прогресс, все-таки, был: потворник ненасытного божества имел шанс. И имел еще две вероятности на сотню вариаций. В одной из которых Видящая сейчас должна была насыщать проклятую тварь и заполнять своей кровью мельчайшие желобки в плитах пола.
Руны осели в складках ткани и, казалось, растворились в них, подобно каплям влаги. Талассэлис оставалась неподвижной, глядя куда-то вперед и вверх, так, словно желала увидеть что-то, что теперь жило и дышало за захлопнувшимися дверьми.
Взгляд снова остекленел, подернувшись млечной дымкой. Любому вошедшему нежеланная гостья, чуждая самому проявлению реальности в этом месте, могла бы показаться невероятно искусной статуей. Однако, в пустынной зале некому было оценить ни искусство Видящей, ни дальнейшие ее действия.
Талассэлис не была склонна испытывать судьбу еще раз, к тому же — отсутствие результата так же проявило наиболее явную веху в череде дальнейших событий. К тому же, эльдарка не верила данному слову. Мон’кей не лгал, но любое, даже для него самого непредвиденное движение эмоций имело все шансы запустить маховик событий иным темпом и в совершенно противоположную сторону.
«Рамиэль... Мое время здесь становится бесценным... Пора.»
Каждой клеточкой тела, каждой частицей разума Видящая ощущала это накатывающее состояние — страха, закономерного и свершения необходимого. Для той, кто пекся о безопасности собственной души, она рисковала не просто часто — непозволительно. Шесть индивидуальностей, шесть разумов, глубоко проросших друг другом, тонко соединившихся, как корни в вечных садах Сейм-Ханна, они плели колыбель, уготованную ей, Поводырю.
Талассэлис обхватила себя руками, тонкими и гибкими, ощущая сгущение воздуха, его проявившиеся в реальности потоки, завихрения, невидимые взгляду иного живого существа. Приливы силы, родственной ее природе, ее сущности, становились ближе, омывая разум, укрепляя связь.
Эльдарка широко распахнула глаза, позволяя млечной дымке сочится с глазниц невесомыми потоками, овевающими тонкое лицо. Огненные пряди волос заколебались, рассыпаясь ореолом, точно наэлектризованные. Видящая доверяла Рамиэлю и Всевидящему Совету. Как говорили люди? Плоть от плоти. Дух от духа.
«Мон’кей Камил... Мы встретимся вновь раньше, чем ты сам того пожелаешь. Загнанный зверь — плохой советчик. А страх — временный диктатор. Я покидаю это место, сожалея, что не могу оскорбить и его, и тебя, и твое божество сильнее, чем уже это сделала...»
Слишком слабое поначалу, едва рассеивающее сумрак залы, свечение, усилилось, пульсирующей сферой расширяясь вокруг замершей фигуры Талассэлис. Голоса разумов Совета теперь кричали в ее сознании, находясь за порогом того, что хлынуло в едва приоткрытую дверь. Обнаженная сущность Имматериума ненасытной пузырящейся утробой стремилась в любую брешь, стараясь занять собой все, пожрать, продавить, смять. Видящая дрожала, стараясь поддерживать концентрацию. Реальность для нее уже приобрела слишком четкие грани, стряхивая с себя обветшалый лоск, коий придан был этому месту грубыми инструментами в грубых руках. Реальность корчилась, содрогалась — и к мгновению, в которое серебристая пыльца растворившихся эмоций гостьи коснулась плит на месте, где она пребывала, зала агонизирующе вздохнула, будто была живым существом. Все, что находилось в досягаемости телепортационной вспышки, рассыпалось прахом, — и словно в насмешку, не сразу дробно орошая пол, исчез изувеченный, утративший свой смысл и значение барельеф, проживший и без того слишком долго.
Гостья ушла. Пустая зала выглядела так, будто в ней разорвался снаряд — и в этом своем виде он представлял ту самую часть, которой не хватало гигантской головоломке — не последнюю, разумеется, но для чьих то глаз ключевую.
***
Корабль с коротким именем, засечкой для памяти, «Кьют», «Смятение», дрейфовал, скрытый голографическими полями. Утонченный и смертоносно быстрый, он готов был исчезнуть в мгновение, подразнив возможного соперника, но вынужден был жить уже некоторое время на крепком поводке в ожидании. Капитан Элдериф к возложенной на нее обязанности относилась без пиетета, но перечить воле оставшихся на борту колдунов не собиралась. Она была достаточно юна для каждого из них и ей, по мнению Видящей, не хватало понимания собственного места и причастности к традициям великого народа, оставляя угодливость мелочной сиюминутной алчности и агрессивному самоутверждению.
Всевидящий Совет занял помещение неподалеку от капитанского мостика, ни на мгновение не покидая своеобразного транса. Напряжение нагнеталось, становясь почти невыносимым. Было ли то мастерски скрытым волнением за судьбу сумасшедшей Провидицы, шагнувшей в объятия гибели не только тела, но и души, — Элдериф не знала.
И с какой-то последней песчинкой в клепсидре невесомого и не значимого времени напряжение схлынуло, как вода, нашедшая способ миновать преграду или пробившая себе брешь. Круг провидцев потерял свою невероятную симметрию, отшатнулся — и снова сошелся.
Скрытые масками лики не отражали ничего, лишь неловкий перехват посоха, неверный шаг в сторону, слегка опущенная голова... И тошнотворное послевкусие колоссальной слабости вперемешку с кисловатой вонью страха. Ее источали все, кто жил на этом корабле.
Видящая выпала в реальность не слишком изящно, припав к полу и хватая ртом воздух. Дрожащие пальцы выпустили древко оружия, сжимаясь и разжимаясь в неверной попытки ухватиться за гладкую поверхность. Лишь тот, кто лица не скрывал, качнулся навстречу, и, по мнению капитана, слишком уж церемониально для сложившейся ситуации, изобразил все то, о чем корсар знала по наслышке — покаяние в утонченности набросков к завершенному жесту и шагу, порицание во всей гамме сложенных пальцев протянутой в помощь руке — и заботу и вежливым сокрытием слабости — в покорном отведенном взгляде.
— Отведи корабль за полосу астероидов. Мы будем охотится, — Талассэлис воспряла с пола во всей своей категоричности отвергая помощь. Терзающий ее душу ужас воспринятого в кратком соприкосновении с бесконечностью варпа все еще владел сознанием, но эта вероятность миновала, вычеркнув еще один вариант. Видящую обступили колдуны, а капитан позволила себе дернуть уголком рта. Эта охота не принесет ничего, чем стоило бы гордиться.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
17.08.2016, 15:39
|
В пустоте висела она, в пустоте на окраине всех путей и в стороне ото всех перекрестков, держась за уродливой глыбой камня, что была в десятки раз больше нее. «Лунная Соната» встала на высокий якорь над карликовой планетой, и ее свита выстроилась в тени, точно детеныши огромного хищника, требующие внимания и защиты родительницы, но в этом месте их не ожидало ни добычи, ни чего-либо мало-мальски ценного, они только ждали, и их ожидание затянулось дольше, чем предполагали хозяева. Спустя двое стандартных суток вдалеке, на фоне непроглядно-черной дали космоса появилось движение - казалось, несколько звезд отправились в странствие через пустоту, и, словно отвечая на неслышимый зов собратьев, крейсер развернулся, подставляя визитерам длинный бок и черные зраки своих многочисленных орудий. Медленный танец приветствия, когда корабли в притворной угрозе выстраивали боевые построения до окончания радиопереговоров, прошел быстро и торопливо, два строя слились воедино и в нем занял свое место исполинский, лишенный каких-либо украшений транспорт, неуклюжий, наспех переделанный, но вдвое превышающий в размерах «Сонату», и два ее легких собрата, меньших, но обладающих тем же хищными пропорциями боевых кораблей, и несколько десятков зубастой мелочи, что серебристыми рыбками рассеялась вокруг своих хозяев – каждый из этих корветов и фрегатов по размерам превышал несколько жилых кварталов, но на фоне титанических судов они были только нелепыми большеголовыми личинками. И уж точно среди них невозможно было рассмотреть крохотные искры, стекшиеся к посадочным палубам у основания хребта искаженного варпом крейсера, наконец, дождавшегося гостей.
Они все ждали, и оттого на галереях под потолком огромного длинного зала, богато украшенного к приходу чужаков, было людно и шумно, вдоль стен тянулись, словно пришпиленные коллекции неких существ, трофеи хозяев – черепа, части брони, оружие и истории, записанные золотом на белом мраморе, свидетельства их доблести и немые знаки их похвальбы. Все украшения были заново отполированы и сверкали в теплом свете тонко звенящих, будто поющих люстр; от этого звона у пришельцев гудело в ушах. На равных расстояниях курились и истекали прозрачным дымом жаровни, установленные у выходов вентиляции, и от их густого сладкого аромата у непривычных к такому кружились головы и странные шепоты скользили на краю слуха. Пол под ногами покрывала яркая мозаика, но никто не мог понять, что изображено на ней раньше, чем узор оживал перед настороженными взглядами. О, это был совершенно иной мир, и те, кто явился на борт «Сонаты» из своих темных и холодных жилых трюмов, находили ее пугающей и чуждой; инстинкты указывали им на опасность, неотвратимую близость грани меж реальным и нереальным и райская дева, что сидела на ступенях в конце дальнем зала у ног астартес в пурпурной броне, была тому подтверждением.
Пришельцы были удивлены – они слышали про лорда-коммандера и его корабль, однако на всем долгом пути через недра его корабля видели только людей, странных, высоких, светловолосых и темноглазых, похожих друг на друга, точно братья и сестры. Пусть у многих на лицах и руках темнели знаки и символы его Легиона, которые они носили с гордостью, казалось, от самого Легиона остался только легкий след, напоминание и горстка воинов у подножия вычурного трона, за которым во всю стену простирала крыла уродливая, но немыслимым образом притягивающая взгляды пародия на имперскую аквилу. Вошедший последним воин в пурпуре прошел мимо своих сородичей, мимо девы, проводившей его поворотом легкой головы, и опустился на место предводителя и хозяина, тяжело уставясь на гостей сверху вниз. Что-то странное было с его лицом, с его глазами, кажущимися воспаленным месивом ярко-красной плоти и сочащимися маслянистыми розоватыми слезами; удушающий сладкий запах, вызывающий эйфорию и дрожь, волной поднялся за ним.
- Вы задержались. – Вместо приветствия и представления бросил Юлий Гартх, когда люди, что привели гостей, убрались прочь, а во всем большом зале наступила тишина, как будто несколько сотен допущенной присутствовать палубной знати, разом онемели.
- Нас задержал варп. – Смерив Юлия взглядом, ответил его сородич из тех, что явились на «Сонату» с одного из меньших крейсеров. На его тускло-серой некрашеной броне не было ни приметных трофеев, ни украшений, лишь зубчатые колеса и стрелы хаоса, да когтистая багровая лапа, воздетая в угрозе. – Твой демон мог бы успокоить шторм, лорд-коммандер.
И дева, что сидела на ступенях между ними и тем, кого они полагали ее лордом, чуть улыбнулась темно подведенными губами, но не произнесла ни слова.
- На ближайшие дни она изолировала систему от окружающего мира. – Медленно произнес Юлий, голосом показав, что ему не понравился тон, - По моему приказу. Но эти дни истекают быстро, и мы не будем тратить лишнего времени.
- Да, лорд-коммандер, как скажешь. – Астартес в сером опустил изрытую шрамами лысую голову, пряча ухмылку, ему тоже не нравился тон и сейчас, когда древнее звание одного из высших офицеров легиона не значило ровным счетом ничего, они были совершенно равны. – Потому я привел своих тактиков, мы собирались помочь вам в разработке плана атаки.
Один из воинов в пурпурном шевельнулся, повернул голову, из-за спин сотоварищей рассматривая говорившего; как и демоница, он сидел на самом дальнем краю помоста, и белоснежный плащ стекал вниз по ступеням, надежно укрывая двуглавого феникса на груди. Креван Ред ему не очень нравился в роли союзника, как, впрочем, и многие другие астартес из разрозненных банд, сброда, давно позабывшего о том, что такое настоящее военное ремесло и как это – сражаться под единым началом, ставя заданные цели превыше собственных желаний и трофеев. Но выбирать не приходилось, кроме того, Камил давно научился ладить с такими обстоятельствами.
- За свои полторы тысячи лет «Лунная Соната» не терпела ни одного поражения и всего лишь трижды обновила флот сопровождения. – Мягко ответил Юлий, сверху вниз и даже с улыбкой глядя на гостей, – Мы сами спланируем бой, но хотели бы получить данные о ваших боеприпасах... и возможных затруднениях. Вооружение и конструктивные особенности ваших судов нам уже известны.
Хвастовство, такое же яркое, как позолота и драгоценности в стенах. Определенно, пусть Юлий и всего лишь повторял заранее обговоренные фразы, пусть он не желал оказаться на этом месте на законных и неоспоримых правах, ему нравилось происходящее. Вероятно оттого, что просканировать всю «Сонату» и понять, на что способна она, гостям оказалось не по зубам, равно как и похвастаться столь же малым списком потерь; его приятно грела гордость за свой корабль. И Креван проглотил оскорбление, хотя и не забудет его – но в игре чистой силы, какая сейчас шла в этом зале, полном трофеев и презрительных взглядов, он проигрывал и проиграет вновь. Это ясно им обоим, и тем, кто пришел с ними, и тем, кто смотрел и слушал в полной тишине с галерей, и человеку, что стоял рядом с Креваном, но до поры молчал.
В тот момент, когда унижение стало почти осязаемым, человек заговорил. Это был Ноллан Виго, такой же ублюдочный пират, как и все собравшиеся, правда, без наведенного лоска и без астартес в команде – по нынешним временам это были слишком редкие и дорогие твари, и с ними, по его мнению, было сложно. Но, когда пахло настоящей наживой, он с готовностью терпел и сложности, и даже пытался их сгладить, как сейчас, когда осторожно вступил в разговор, привлекая к себе внимание воспаленно-красных глаз местного хозяина. Зрачки – черные точки на кровянистой склере, лишенной радужки; отчего-то это было и мерзко и жутко, как будто взгляд принадлежал животному, с которым бесполезно говорить.
- Прошу прощения, господа, но я бы хотел заранее обсудить, как будут разделены трофеи. Мои люди... не поймут, если я облажаюсь. – От приветливо улыбнулся, показав белоснежные и явно искусственные зубы. Среди десятка бойцов в легкой броне, с которыми он пришел, Виго ничем не выделялся, не носил никаких регалий и знаков, а оружие все они сдали еще у катеров.
- Двенадцать тысяч душ, возможно, начинка спутников, обеспечивающих орбитальную защиту, содержимое складов и прилегающий к ним улей в северном полушарии – вот доля «Лунной Сонаты». – С готовностью сообщил Юлий, подавив желание вернуть человеку его улыбку.
- Возможно или точно?
- Если с них удастся снять орудия и если там вообще что-то есть. Романтик за четырнадцать суток не увидел никакой активности, ни электромагнитного поля, ни тепла, мы предполагаем, что они законсервированы, но не представляем, в каком состоянии находятся.
- Мы очень рассчитываем на достоверность сведений Романтика... – Протянул Виго и, явно стремясь заручиться поддержкой присмиревшего астартес рядом с ним, заметил: - Но все же, если мое жалкое корыто или корабли досточтимого Кревана получат повреждения – под вашим руководством, будет ли нам компенсирован ущерб?
- Не доверяешь мне, крысеныш? – Юлий, наконец, оскалился, растянув уголки губ. Запах, исходящий от него усилился – это с новой силой покатились по щекам розоватые от крови слезы, густые от выделений желез, источающих наркотический варп-мускус; еще немного и находиться рядом с ним будет попросту опасно. – Не беспокойся, если вы будете выполнять приказы, вы из нашей доли получите возмещение за весь ремонт, в котором возникнет необходимость... но мне тоже нужны гарантии.
- Какие же? – Фыркнул Креван в ответ, потому что последнее Юлий произнес, глядя прямо на него, - Мы согласились на твое предложение, лорд-коммандер, мы пришли, мы согласны. Чего еще ты от нас хочешь?
- Я хочу, чтобы мои люди лично проследили за точностью и выполнением распоряжений штаба, который будет развернут здесь, на «Сонате».
- Твои люди или твои нелюди?
- Один из моих капитанов и его отделение, если ты... не против.
«Не боишься» - вместо последних слов отчетливо прозвучало под сводами, а Камил, что все это время просидел чуть ни не спиной к гостям, старательно запахнул плащ и встал, склонив голову.
- Тебе не кажется, что подобные условия – это слишком, лорд-коммандер?
- Ты можешь требовать того же, Креван, ты можешь сам стоять в моем стратегиуме, если пожелаешь.
- Я предпочитаю вести своих воинов, а не отсиживаться под броней. – Огрызнулся он, - Пусть приходит, но связь будете налаживать сами.
- Вердика!
Он редко произносил ее имя, он не любил ее, а она – его и, когда в мгновенном движении белесые глаза сияющего тумана обратились снизу вверх, на него, Юлий с явным удовольствием приказывал ей и она покорно опустила голову, увенчанную крохотными нелепыми рожками.
- Ты пойдешь с ними и будешь их голосом и их ушами.
- Да, лорд. – Низкий голос демона раскатился под сводами.
- Я полагаю, мы решили все вопросы?
- Остался один, лорд-коммандер. – Креван подождал, пока Виго угодливо откланяется и соберется уходить, чтобы ему было не с руки возвращаться и вмешиваться.
- Я тебя слушаю.
- Где Камил Титус?
Несколько мгновений Юлий смотрел сверху вниз, то ли подбирая нужный ответ, то ли размышляя, где их игра дала сбой, и с ответом его опередила демоница, распластавшись на ступенях и потянувшись всем сильным телом, чтобы все взгляды собрать на себе, на сияющей шкуре и обнаженных грудях, на уродливой полуоткрытой клешне:
- Никого из вас это не касается... Проводите их на выход!
Снова обернувшись, она поправила полускрывающее ее наготу покрывало и с явным неудовольствием взглянула на фальшивого командира – прозевал, упустил инициативу, дурак. В этот раз они не собирались позволять чужим узнать своего лорда в лицо, однако это удалось только наполовину.
***
Но и половины удачи было достаточно. Восемнадцатью часами позже сервиторы принесли в просторную оружейную покоев своего лорда несколько контейнеров, и добрых полтора десятка мастеров и их помощников принялись за работу, и Юлий, встав у стены, чтобы не мешать, наблюдал, как осторожно длиннолапые манипуляторы сочленяют и собирают воедино массивный адамантиевый скелет дредноутской брони, как сверкают под лампами золотые змеи с аметистовыми глазами, кольцами свившиеся на бронепластинах. Там дыбится выложенный золотом вставший на задние лапы косматый зверь, и рядом с ним, словно забыв тысячелетия вражды, стоит, держа собственную отрубленную голову в руках, колдун Уаррен, и самозабвенно танцует райская дева с одним рогом – за эту последнюю победу игривое божество и наградило его даром-проклятьем, как будто сначала Он-Она решил лишить зрения наглеца, поднявшего руку на священную посланницу, но передумал и обратил это в странное благословение. Казалось, Вердика ненавидела его именно с тех пор, когда поняла, что он не на ее стороне, тот, чье имя темнело, глубоко выбитое на нагруднике над тремя фигурами – странный памятник побежденным врагам.
Неожиданно подготовка остановилась и люди, оставив свое занятие, склонили головы, отдав дань почтения вошедшему – Камил ответил им таким же жестом, потом требовательно уставился на непрошенного гостя. Лорд-коммандер, словно и не замечая своей наготы, держался точно так же, как держался бы с зачарованным фениксом на груди в зале с трофеями перед союзниками и тысячами глаз своей свиты и своих соратников. Но в этом месте, где происходило действо очень ответственное и даже интимное для любого астартес, ему не нравился визит Юлия. Безликие сервиторы и мастера, чьим смыслом жизни и единственным ее оправданием была работа с броней лорда, не в счет, а вот присутствие собрата раздражало, и дело было, пожалуй, даже не в нем, а в том, с чем тот пришел, зная, что только здесь и сейчас поблизости не окажется вездесущего демона.
- Юлий, ты здесь лишний.
Приблизясь к полусобранной броне, Камил повернулся спиной, рядом с ней, с этой древней летописью битв и подвигов – только слабый человечек, только те, кто приблизился к нему, чтобы начать крепить кабели, кто протянул руки к портам, вживленным прямо в тело, были еще более жалкими. Крысы и карлики, и суетливые руки шарили по телу, что несло на себе такую же летопись былых сражений, шрамами и рубцами, и знаком, что тянулся от паха до бедер, словно кровоподтек проступая сквозь кожу острыми полумесяцами. Клеймо, которым Он-Она отмечает лучших из своих слуг.
- То, что ты собираешься сделать...
- Заткнись, капитан. Это приказ. – Камил опустился на колени, в притворном смирении опустил голову, чтобы быстрые аугметические руки служителей провели соединения с контактами в его затылке, осекся, замолчал на несколько секунд, заново привыкая к тому, что его тело продлилось дальше, через нейроинтерфейсы обзавелось новыми частями. Когда он вновь открыл глаза, он понял, что смотрит в лицо, перечеркнутое дорожками розоватых слез.
- Мы уже проходили через это. Мы брали все, что хотели, не считаясь с ценой, мы не считались со сторонами, и чем это закончилось? Нас не стало, Камил.
- Только вот ни тебя, ни меня там не было. – Тот молча поднял голову, пока шесть пар рук одевали его в темный покров, тусклый в искусственном свете, пока крепили на кожу бесчисленные сопрягающие и сенсорные устройства, - И это не твои слова, это не ты сказал. Тот старик показался мне забавным, и я дал ему место на моем корабле и работу, которая соответствует его знаниям. Я трижды обновлял его тело и позволил зажиться на этом свете не для того, чтобы слушать эту чушь из твоих уст.
- В чем же он не прав?
- Это ты не прав.
Камил молча поднялся и, ведомый настойчивым прикосновением мастера, шагнул назад, погружаясь в темное нутро брони, теперь было видно, с каким суеверием люди боятся прикасаться к знаку на его теле.
- Ты просто боишься, что я сдохну там. – Он улыбнулся, откинув голову, чтобы худая стриженная девушка с белесыми бровями могла закрепить ему трубку в носу; подводка для френзона, глядя на нее, Юлий невольно облизнул губы, - Боишься остаться один, как маленький мальчик без папы, потому что ты не сможешь справиться с теми, кто внизу. Ты боишься, но, вместо того, чтобы сказать об этом, ты повторяешь слова старого хрыча, который тоже ничего не видел и ничего не знает.
- Ты ведь это и так знаешь... брат. И знаешь, что нашему отцу это бы не понравилось.
- Мы оба – разочарование для нашего отца.
Какое-то время Камил молчал, полуприкрыв глаза и слушал свои ощущения, непривычные – он очень давно в последний раз носил подобную броню и никогда еще не одалживал ее у Юлия. И, да, он до сих пор не был уверен в том, что задумал, и предполагал не принимать никаких решений до последнего, пока не увидит свой товар изнутри.
- Ему плевать на нас. Целой галактике плевать на нас до тех пор, пока не видят у себя за кормой габаритные огни «Сонаты». – С усмешкой проговорил он, не открывая глаз, и, так же, не глядя, массивными, уже одетыми в пурпурно-золотые бронещитки пальцами указал на лежащую на полу пластину, ту самую, на которой замерли памятниками самим себе три фигуры, - Ты тоже не был особо избирателен в своих подвигах... Убирайся. Со мной будет Вердика, и все твое отделение, а я еще не забыл, как нужно воевать.
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
24.08.2016, 15:29
|
«Ты слишком часто стала смотреть. Ты сверяешься с мгновениями, в то время, как истинные мудрецы своего пути воспринимают общее полотно грядущего...
- Мы уже потеряли Дарат'Этмин и Малитау. Потому, что в общем полотне никто не удосужился заметить прореху.
- Ты предрекаешь гибель, Буревестница. Что изменилось? Чем отличается Этрат'Муил от Дарат'Этмин и Малитау?
- Я лишь указываю путь. Проходят его - или нет, - и как, - вот в чем разница.
- Перепутье было и после его смерти!
- Не для нас. И не для Этрат'Муил. Мой дар открыл мне больше, чем способны воспринять ваши глаза и уши. Не стоит пророчить по привычке, обыденно принимая позу и подгоняя наименнее невыгодную вариации под заданный вопрос. Это слепота!
- Талассэлис энда Тир'Наитвэн вэд Винесса, самая горькая слеза Иши - о тебе. Ты изменилась!»
Даже этот мысленный диалог был эмоциональнее, нежели некоторые экспрессивные беседы на повышенных тонах и сотрясающие варп скандальные потуги куда более несдержанных живых существ. Сильнее, чем претили Видящей поддавки некоторым ситуациям, она ненавидела и презирала лишь слабость собственных родичей, казавшихся ей смешными и нелепыми в избранной зашоренности и избирательной амнезии из поколения к поколению.
***
...аметистовые очи, в гранях этих взглядов, способных преследовть смельчака, можно окончательно забыть душу. А огранка кристаллов - настолько тонка, насколько безысусна роль самоцветов в общей картине ремесленника. Млечное сияние струится из-под изогнутого полумесяца ресниц, Видящая не отводит взгляда, но не рискует рассматривать, не рискует позволять себе запоминать детали.
И эта звериная нагота... Прекрасны творения Древних, гармоничен каждый изгиб, в созерцании которого отдыхает созидатель душа... А оскорблена она, касаясь даже мимоходом бугрящейся тканью, неровностью, шероховатостью покрова, давая ассоциацию форме и запаху, но продолжая изучать, пряча оскорбение за беспристрастной оценкой.
Сминается и рвется ткань видения, а ткачиха силится отвернуться, лишь бы изгнать выженный прямо под кожей век знак, отвращающий все ее естество. Талассэлис рыдает, пряча узкое тонкое лицо в сцепленных лодочкой ладонях-пальцах, с трудом выигрывая битву собственного разума с ужасом, - и снова смотрит, следит, ждет.
Эльдарке понятно, отчего именно этих животных, ставших на две ноги, избирают твари Имматриума. Они начисто лишены изящества Древнего Народа, но обладают тем, чего лишены эльдар - при всей уязвимости недолголетия, мон'кей прочны, сильны и способны выживать. Их эмоциональные матрицы куда более гибки, чем хрустальная хрупкость душ звездных скитальцев. И в своем сплоченном отупении, фаталистичном фанатизме, это стадо добивается своего там, где гибнет одинокий глас гения эльдар...
***
Рамиэль непростительно резко опускается на колени перед замершей в парящем рунами круге Видящей. Она без сознания и сочится отчаянием и болью, как ихором из невидимых ран. Она перестала прибегать к помощи Всевидящего Совета, оберегая свой круг от опаснотей, способных нарушить колько приближенных разумов.
Колдуну кажется, что провидица тает, что она поблекла, как высушенный на палящем солнце цветной шелк. Сквозь полу-прозрачную, как тончайшая психокость, кожу видны очертания кости и токи жизненных сил. Огненные, как глубина пламени, захваченного в кристалл, волосы словно присыпаны пеплом.
Он знает стол же явно, сколь ощущает ужас от этого понимания, что сейчас, сию секунду, она видит. Она видит, точно так, как затаившийся в омуте под толщей воды хищник, опасаясь уже нужным глотком воздуха спугнуть добычу. Она дышит неровно и коротко, пульсирует дыхание в такт с руной "Свобода". Значит, она все еще надеется. Видеть - это надежда и самообман одновременно, и лишь ей решать, какая чаша качнется у весов объективного осознания.
***
«Мон’кей Камил... Мы встретимся вновь раньше, чем ты сам того пожелаешь. Загнанный зверь — плохой советчик. А страх — временный диктатор. Я покидаю это место, сожалея, что не могу оскорбить и его, и тебя, и твое божество сильнее, чем уже это сделала...»
Шепот-воспоминание. Шепот-след. Тот, кому эти слова были предназначены, мог не помнить о них, но самое значение каждого звука кануло в глубину сознания, чтобы там дождаться мгновения узнавания, мгновения, которое память сочтет удобным.
«Полагаешь, что любой риск оправдан, если всегда есть тот самый единственный выход? Вы, так глупы в своих отчаянных попытках любому поступку придать хоть какую-то значимость вместо того, чтобы совершать действительно значимые деяния без флера сожаления и не делая шага назад при прыжке вперед. Настолько очевиден ваш ошейник...»
Талассэлис упрощала мыслеформы, проталкивая их через массу сырого варпа, предназначая единственному адресату. Ее изрядно потухший взгляд следовал за силуэтом, но все тяжелее Видящей давалось поднимать его - и легче, - отводить, почуяв приближение твари.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
24.08.2016, 16:56
|
В бездне, в этой бездне, всегда очень холодно. Холодно и пустынно, и за иллюминаторами, за витражными рисунками на бронестекле, на обзорных экранах может неделями тянуться только чернота и пустота, и танец бесплодных камней.
Кажется, они сбиваются в строй, в тесное скопище, потому, что боятся одиночества там, в бездне. Кажется, они зажигают огни на вертикальных и горизонтальных мачтах, словно ими пытаются коснуться друг друга, ими указать где верх и низ, чтобы не потеряться в пространстве, лишенном вертикалей и горизонталей. Но в действительности они не знают страха, это их дом, но им одиноко, это верно. И стремятся они к теплу и свету, к суете и собратьям, они ждут, когда же их навигаторы и твари, что ведут их вместо навигаторов, отыщут для них такое место, но еще более они ждут, чтобы там их ждала добыча.
Два хищника шли парой, днищем друг к другу, каждый оберегал уязвимое брюхо собрата, оба несли символы хаоса на бронированной шкуре, и имена, грозные клички боевых зверей, «Гонец Пустоты» и «Клерийский Собиратель». Позади них и чуть выше, парила неповоротливая «Лунная Соната», ее бесполезный обросший нос раззявливал беззубую пасть над бортами союзников, но те рады были бы сторониться ее, ибо была она хищником среди хищников, каннибалом, желающим переродиться однажды в целое кладбище кораблей, вросших в красноватую скалу. Позади них, медленной глыбой следовал «Черный Ковчег» Ноллана, и он впрямь был черен – у хозяина не было ни возможности, ни желания счистить с него копоть и хотя бы поместить на бортах знаки и обереги силы, которой он служил. Это был массивный торговец, в большей степени склад, нежели боевой корабль, и тем страшный – обитатели с презрением жертвовали нападавшим целые секции палуб, где гулкие и пустые водяные и газовые танки, все еще не снятые и ячеями заполняющие корпус, собой останавливали и торпеды, и тех глупцов, кто пытался взять «Ковчег» на абордаж. В прошлом это была мирная неповоротливая тварь, однако теперь, попробовав крови, с бортами, на которые была грубо наварена броня, местами изорванная в клочья, как шкура некогда мирного, но взбесившегося зверя, он отвращал еще больше, чем тронутая варпом «Соната».
Марш уродов, карнавал прокаженных, стая разномастных, разнополых хищников, на время объединившихся перед угрозой голода. Их обманчиво-медлительный караван уверенно шел в центр системы, туда, откуда на несколько световых лет окрест неслись радиоволны, эхо легкомысленных переговоров, токи мелкой и почти бессмысленной информации, к теплу и суете Ганидии, похоже, уже знающей о своей грядущей казни, но еще недостаточно в это поверившей.
Романтик, холодный светловолосый человек с легкомысленным позывным, по ночам поднимался на крышу своего маленького домишки, сваренного из стальных профилей и обшитого пластиком, и часами лежал там под штативом телескопа, наблюдая за плясками военных судов на орбите, где скоро там расцветут причудливые цветы и ему наверняка будет, на что посмотреть. Он прилетел полгода назад и накликал беду на весь этот мирок, но он курил и улыбался, глядя в черное небо своими черными глазами. Здесь ему надоело смертельно.
В последний вечер все, что он сделал – это включил вокс-передатчик, вывел статическое шипение на одинокий треснувший динамик, заварил чай из местной кислой травы и принялся ждать. Некогда прозрачный, теперь треснувший пластик окна запотел изнутри – слишком близко стояла горелка, на которой он уже во второй раз грел воду, и только нетерпение, которого шпион раньше за собой не примечал, заставило размазать водяные капли, чтобы было видно густо-синее до невозможности небо. Давно он такого не видел... очень давно.
Потом пальцы вздрогнули. Перекрывая шипение, в эфир ворвались изуродованные помехами звуки, мелодия, разнузданная, веселая... чуждая, но щемяще-знакомая. Романтик улыбнулся, и улыбка его стала нервным оскалом – это был голос их крейсера, ее крик, оглушающий любую связь, и был он ужасней любых воплей пытуемых и проклятий. Древняя классическая музыка Терры, времен Объединения и еще раньше, сначала она казалась ошибкой, потом чьей-то странной шуткой, потом пробирала до костей, как ледяной ветер. Словно срывалась завеса и нечто иррациональное и непостижимое врывалось и овладевало слухом и чувствами, словно неотвратимое предвестие воли и власти Темного Князя.
А его работа была выполнена. Когда земля вздрогнула, и через добрых десять секунд докатился отдаленный рокот, он расслабился, оперся спиной на стену и отсалютовал кружкой в потолок.
Об их приближении теперь знал не только Романтик. С нескольких кораблей доложили о попытке радиоконтакта, но ответом было молчание, высокомерное и зловещее, пусть оно и было не в духе отребья, поклоняющегося восьмистрельной звезде.
Через два часа и сорок пять минут разогнавшийся флот начал маневр торможения, тусклый желтый свет местной звезды сверкнул на корпусах, даже «Черный Ковчег» засиял золотом, повернувшись бесконечно длинным боком. Кто-то шел им навстречу, кто-то поднялся с высокой орбиты, десяток вытянутых теней с ночной стороны планеты, и все они стали сияющей пылью, когда три корабля встали один над другим, словно три регицидные фигуры на трех белых клетках. Истребители, убийцы гигантов, не успели проснуться в своих ангарах, и на палубах, оставшихся закрытыми, вместе с ними стали роями обломков и кровавой взвеси, их сон стал вечным. Но в этой мелкой победе не было ни доблести, ни славы – любой из атаковавших способен был всего несколькими залпами перегрузить и обрушить пустотные щиты мелких противников, всех, кто посмел попробовать отнять у них присвоенное ими. Они ждали достойного врага, против которого амбициозный лорд-коммандер не рискнул выйти в одиночку, но не находили его и на немногих незаглушенных каналах кто-то переговаривался настороженно и тревожно.
Они ждали врага, но, разбросав в стороны мусор и спасательные капсулы, одевшись в мерцающую кисею собственных щитов, «Лунная Соната» ушла вперед, в авангард, разворачиваясь бортом, словно вставая на дыбы в борьбе с гравитацией Ганидии. Спутники планетарной обороны, которыми так интересовался Камил, по-прежнему молчали, и «Черный Ковчег» снизился для начала наземной операции, обратив орудия вниз для орбитального удара. Огромная туша хищника дрогнула и рои обломков окружили ее, когда снизу вверх поднялись росчерки пламени, потом, такие же, ушли сверху вниз и земля замолчала.
В стратегиум «Сонаты» был так же наряден и торжественен, как и большинство ее внутренних помещений. Она стоила целое состояние с этой отделкой, и гости, оказывающиеся здесь, если у них нет забот серьезней, частенько пялятся, прикидывая, во сколько обошелся этот корабль его хозяевам.
Украшенные барельефами стены сходились в высокий купол, но все высокие окна были сделаны из подсвеченных витражей, бросающих вниз косые лучи – это место располагалось глубоко в недрах крейсера, только из-за освещения казалось, что снаружи дневное голубое небо какого-то гостеприимного мира. Темные колонны отделяли широкую галерею на высоте нескольких метров, на которой толпились люди, курьеры и связисты, но, в основном, члены многочисленных свит офицеров, знатоки в делах, в которых хозяева могли оказаться обидно несведущи. На возвышении в центре, внутри искусно украшенного мраморного стола бирюзово-голубым светился полутораметровый диск гололитического проектора; вокруг собрались астартес, хозяева и чужаки, а в пяти шагах, отделенный несколькими высокими ступенями и скромно украшенный фигурами извивающихся змееподобных демонов, возвышался трон их лорда. Около правого подлокотника громоздился сложный когитатор, на редкость уродливый в изящном убранстве корабля, но это было место работы, а не похвальбы. И оно было пустым. Никогда Юлий не решался подключиться к системам этого корабля, чтобы управлять им и услышать голос существа, что жило в нем, пряталось в колонне плоти в святилище на одной из самых нижних палуб. Ему хватало того, как часто сменялись ее пилоты, человек не в состоянии был выдерживать это противоестественное слияние, а астартес не рисковали – все, кроме одного, которого сейчас там не было.
Но, похоже, это никого не беспокоило. Бесстрастный когитатор с точностью до десятка футов выводил позиционирование кораблей и странный, нелепый маневр «Гонца Пустоты», окутавшегося стрелками и роем новых параметров, отметивших разворот. Что-то происходило там, в черноте над Ганидией, ребус, от которого присутствующие видели только часть.
Как ни странно, но люди, связисты и многочисленный командный центр штаба в тот момент знал о происходящем куда больше хозяев, собравшихся у гололита. Когда голос крейсера забил все частоты, оставив без связи даже собственное сопровождение, тусклый и грязно-зеленый свет полыхнул в рубке «Собирателя», к троим астартес и существу из варпа добавилось еще почти два десятка собратьев в древней терминаторской броне – явно не с добрыми намерениями. Но доложить об успешном выполнении означало щедро поделиться знанием и с гостями, которых, как и было обещано, допустили в святая святых – в стратегиум во время сражения.
- Что это значит? – С холодком поинтересовался Зеддар, один из тактиков Кревана, присутствующих здесь только как жест снисхождения к предводителю их банды, которая сейчас, именно в это время, переставала существовать.
- Вы, двое, сдавайтесь. – Бесцветным голосом предложил-приказал Юлий, продолжая наблюдать за проектором, - После того, как мы закончим, вам найдется работа.
Вместо ответа последовал выпад. Оружие они сдали еще на посадочной палубе, но астартес в силовой броне сам по себе оружие, и фальшивому командиру пришлось реагировать очень быстро, чтобы не погибнуть. Потом взвизгнул его силовой меч, затрещал искрами. Меньше, чем через восемь секунд все было кончено.
- Пожиратели дерьма. – Ухмыльнулся Тэру Хайет, существо, что, как и многие, когда-то было человеком, а теперь находилось на полпути к чему-то большему; элемент питания его брони был изрядно переделан, чтобы не стеснять роговой остов, вырастающий у него из спины и плеч и обещающий когда-нибудь стать крыльями. Он даже не вышел из-за проектора, уделив ему внимания куда больше, чем схватке – из присутствующих именно он, любимчик и напарник лорда-коммандера в вопросах сражений, вел его сейчас и почти что шкурой ощущал, с какой ревнивой завистью глядит на него Юлий. Но каждому свое и каждый должен делать то, что у него получается лучше всего, и капитан убрал свой клинок, прошелся мимо двух тел по хрустящим скупым брызгам крови и встал напротив, наблюдая.
Второй корабль, собрат того, что висел на орбите, парализованный и беспомощный, закончил смену курса, и проходя мимо, разгоняясь, укусил-выстрелил в алое подбрюшье предавших его бывших союзников, весь корпус оскверненного крейсера вздрогнул от попадания, но ответа не последовало – «Гонец Пустоты» бежал, и его сопровождение вместе с ним.
Но второй, «Клерийский Собиратель», убежать уже никуда не мог. Все, что ему позволили – это уйти из-под обстрела, затеянного артиллерией Ноллана, убедившегося в том, что местная система орбитальной защиты законсервирована и бездействует годы, если не десятилетия. Второй темный силуэт, медленно вращаясь вокруг своей оси, медленно плыл по орбите, и то, что происходило в его залах и коридорах, было похоже то ли на сражение, то ли на бойню.
Камил отчетливо помнил первые моменты, уже после того, как на выданные им координаты в рубке «Собирателя» появился абордажный отряд, помнил, как на огромной консоли искал и все не находил, а потом нашел управление освещением корабля и погрузил его в темноту, потому что для задуманного им не нужен был свет. Он помнил, как в тот момент за его спиной погибали люди и астартес, и те, и другие – беспородный мусор, не удостоенный даже права сдачи, и еще, когда ему поднесли один из мечей, вырванных из мертвых пальцев, потому что свое собственное оружие он сдал, якобы в качестве жеста доброй воли.
Вот она, его воля. Тот цепной меч он бросил в одном из тел – даже реверс не позволил выдрать увязшее в грудной клетке и переломанном керамите оружие; зубья, захлебываясь, впустую месили плоть и брызгали застывающей кровью.
Потом кровь была повсюду. Ее густая вонь забивала тонкое обоняние, казалось, она покрывает его целиком, и броню, и спину под ней, взмокшую от пота, казалось, она во рту и железистый соленый вкус не сплюнуть и не проглотить. Он рвал их одетыми в броню руками, всю высыпавшую для схватки многотысячную команду корабля, потому что выбора не было ни у него, ни у них. И обезумевшим от ужаса, вооруженным чем попало людям вполне под силу было бы убить его, поэтому лорд-командер на полном серьезе защищал свою жизнь. И ему почти ничего не стоило пройти из конца в конец и сверхъестественным своим чутьем отыскать всех, каждого из них и превратить, если не в беспомощное мясо, то употребить для куда более ужасных целей.
Боевые наркотики дают странный побочный эффект – время ускоряется и совершенная отточенная тренировками память рвется на части. Вот Вердика танцует перед ним, и ее чудовищная клешня разинута как пасть, а вот он схватил ее за руку и рванув назад, закрыл собственным телом, потому что в конце коридора по ним стреляют. Сзади, из-за спины вперед летит граната и ему кажется, что он успел отчетливо увидеть даже рисунок рельефов на ее вращающихся боках. А вот он окружен толпой со всех сторон, и она напирает, теснит даже его, и как это странно чувствовать. Словно море кругом, море рук и клинков, их выстрелы ему в лицо окатывают нимб силового поля волнами поблескивающей статики, и все эти люди кругом ревут, как дикие звери, в их голосах – ужас пополам с ненавистью и яростью. Они знают, знают, что их ждет, если не... Влажно и хрустко под ногами, каждый удар – в цель, и тела разлетаются в стороны, но потом им некуда деваться, он стоит на мягком податливом слое, и выдавливает своим весом черный в темноте сок. Альтернатива хуже, это – меньшее из зол... хотя, наверное, меньшее из зол для них – победить, и, когда верткая демонетка и двое соратников отрезаны от него, это, пожалуй, даже реально... А потом горечь заполняет рот и нос, и он через силу вдыхает ее, как лекарство, это и есть лекарство, и снова становится легко и бездумно, но этот шепот...
Мы встретимся вновь раньше, чем...
- Заткнись! – Зарычал, обернувшись, и для этого ему пришлось сделать шаг назад, но и без этого он понимал, что ее нет сзади, и это вообще не голос Вердики.
Они воют. Воют от ужаса, как животные, потому что задние подпирают передних и им некуда деваться, и самые отчаянные кидаются на собственную смерть, надеясь отколоть хоть кусочек от ее брони, в аварийном тусклом свете выдающей себя влажным блеском. Но голос перекрывает вой, шепот звучит поверх.
Полагаешь, что любой риск оправдан, если всегда есть тот самый единственный выход?..
И еще что-то, она говорит, говорит... Он вспомнил ее лицо, вспомнил странную гримасу, вероятно, ярости или презрения, таких, как он, легко ненавидеть, ненавидеть настолько, что злоба эта не помещается внутри и вырывается, облекаясь в слова. Но он также ведает ярость, только слов у него не находится. Это вопль, подобный тому, что вырывался из сотен глоток запертых в этом коридоре, стон загнанного зверя, крик о помощи, но ему ничем не помочь. Все, что в его силах – это оставить после себя несколько сотен тел, дойти до конца коридора и обернуться перед тем, как сорвать с пазов дверь первого двигательного отсека. Почти все закончилось.
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
24.08.2016, 19:33
|
«Талассэлис энда Тир'Наитвэн вэд Винесса, самая горькая слеза Иши - о тебе. Ты изменилась!»
«Я не желаю прозябать в вашей стагнации! Я не желаю увидеть закат жизни миров, способных дать надежду будущему моего народа. Вы гниете в дремлющих левиафанах, питаясь иллюзиями и скорбно закатываете глаза, выслушивая бравады молодежи. Вы не вразумляете их, позволяя сгорать очередной гекатомбе наших душ на алтаре собственной неоправданной осторожности из страха ошибиться. И ошибаетесь, идя проторенным путем...»
Видящая сползла по стене отсека, ставшего ей убежищем от посторонних глаз. Ее спутники, ее Совет, не могли не чувствовать слабости, одолевающей Провидицу, но вмешиваться в участившиеся трансы не смели, выражая сомнения и укор, наполняя сознания опасениями и переживаниями лишь в присутствии Рамиэля.
«Мон’кей Камил... Каждый твой шаг мне известен, как и то, чем ты руководствуешься, совершая его. Но желаешь ли ты того, что вершишь? Или тебе нужно движение ради движения? Уже ли ты уподобишься безмозглым тварям, как та, что сдерживает голод у тебя за спиной? Не имея иного смысла в этом и ином мире, она удовлетворяет сиюминутные нужды, а желания дарует ей кукловод, - Талассэлис свернулась эмбрионом, сцепляя тонкие пальцы у самого сердца. Плоть ее изнутри зудела, как нарыв, горела растущим очагом, воспринимая все то, что впитывало чувствительное сознание эльдарки. - Мы творим судьбу, а она - творит нас...»
Ей сложно было удерживать свой изнуренный разум подле бушующего раздражением и внутренним страхом сознания Камила. Вокруг него грохотал варп, так, словно изнанка реальности поменялась с ней местами, полнясь голосами и эмоциями окружающих. Их было тошнотворно много, и даже не окрас - какофония цвета могла свести с ума и более подготовленного визитера. Связь то соскальзывала в неописуемую глубину, отгораживая Видящую от ее «спутника» смазанным завихряющимся пологом, то взмывала над копошащейся плотью, возвращая видению реальное время и действие сообразно его течению.
Самую страшную боль причиняла бестелесной копии провидицы тварь, облекшая формой свои пороки. Смрад ее сущности порождал ком тошноты даже у физического тела Талассэлис, заставляя дух древней скиталицы содрогаться от отвращения и едва удерживать тончайшую нить связи. Для ослабленной Видящей, отвлекись порождение жаждущего божества от атакующего мяса, это могло бы стать угрозой утраты души... И все же, эльдарка упрямо свивала свой дар арканом, цепляясь за мон'кея, стремясь быть ближе настолько, насколько позволяла сила духа и воли.
«Не оглядывайся. Не оглядывайся! - Она почти кричала, оборачивая истинное тело в кокон силы там, на далеком «Кьюте». - Не думай о том, чего ты успеешь сделать. У тебя всегда останутся сожаления о том, чего ты сделать не успеешь в этом своем фатализме и приятии виденного. Мон’кей... Животное, которое питается с руки, теша собственное самолюбие иллюзией самостоятельности в выборе. Бери не то, что дают, бери то, до чего дотянешься сам...»
Она задыхается. Сипит перекрученное, пережатое спазмами горло, слабеют пальцы, диссонансом осыпаются парящие капли рун, нарушая светящийся контур кокона. Она задыхается от помоев чужих эмоций - вульгарных, противоестественных и чистому гневу, и мстительной чистой ярости. Грязь, которая топит разум, грязь низменных желаний с претензией влиять ничтожностью на столь же никчемные крупицы... Хрупкие узкие кисти рук словно надламываются, воздетые над головой, лицо обращено к полу, с него светящимся ореолом оседает зыбкая дымка, еще больше вытягивая краски жизненной силы - и лишь глаза Видящей тлеют млечным ровным пламенем, поглотившим зрачки.
Она кричит свои послания в пустоту, преодолевая все мыслимые законы реальности и сгустившуюся патоку нематериальных барьеров. Она ощущает - не видит, - как щерится пасть твари, чующей слабую добычу. И с немой благодарностью испивает глоток сил, дарованных объединенным разумом за пределами ее уединения, продолжая смотреть и тянуться.
Призрак Администратума. Магос всея ФРПГ Warhammer 40.000, Dragon Age, сценарист-затейник, летописец, ленивый и рассеянный хранитель Библиариума.
Реестр персонажей
|
|
Не в сети |
|
|
|
|
Меню сайта
Навигация
Комьюнити
Общение
|
|
